Молчать было так хорошо. Шенн бездумно смотрел на качающиеся за окном гроздья глицинии, вполне довольный тем, что его не трогают и ничего от него не требуют. Время неспешно текло, не тревожа и не вызывая вопросов, куда и почему оно уходит. Шло и шло себе. Кэрр даже не задался вопросом, чего они ждут. И так ясно было, что ждут администратора. А почему так долго - да пофиг.
Но, наконец, администратор явился. Шеннон отреагировал на его появление одним лишь коротким взглядом и снова уставился в окно, только губы кривились, слушая распоряжения мозголома.
Итак, его запирают. Ни прогулок в город, ни прогулок по острову, ни даже прогулок по клубу. Даже в столовую сходить и то было запрещено. Полная изоляция. Так хоть развеяться можно было. Ладно, не пускали бы в город, но и по территории не гулять, это было уже совсем жестко. Может, Кэрр сейчас и не был расположен к беседам, но хотя бы слушал разговоры других в столовой, в гостиных, в баре. Теперь он лишен и этого. Мир сжимался до игольного ушка, которое грозило удушить, словно слишком тесный хомут.
На слово "Отдыхайте", Шеннон поднялся из кресла, молча направившись к себе. Но того, что ждало его в комнате, он никак не предвидел.
Едва перешагнув порог, Бес остановился ,словно налетев на стену, расширенными глазами оглядывая комнату. Она была пуста. Из нее вынесли почти все. Весь интерьер, продуманный, уютный, который он создавал с таким тщанием, был полностью уничтожен. Весь его маленький мирок, где можно было хоть немного спрятаться от действительности, был разорен. И это было так похоже...
Кэрр попятился назад, врезавшись спиной в дверь.
Это было так похоже на то, что было, когда по приказу Грея из его комнаты вынесли все его ароматы. Лампы, свечи, ящички с травами, изящные пузырьки с маслами, ароматические палочки, все это исчезло. Только сейчас все было еще хуже. Исчезли настольные лампы, зеркала, вазы, в которых были фрукты, опустел бар, опустели полки этажерок, полки шкафов.
Сердце зачастило, с каждой минутой ускоряя пульс, молотками отдававшийся в ушах, Кэрра сначала мелко затрясло, а потом заколотило крупным ознобом. Воздуха стало отчаянно не хватать, он начал задыхаться, ловя широко открытым ртом ставший вдруг недоступным воздух. Ноги подкосились, больше не держа, и Шенн сполз по стене на пол, падая на бок, скорчившись в комок. Казалось, сердце сейчас выскочит из груди и разорвется от нахлынувшего ужаса. Кэрр орал бы от страха, но дыхания не хватало. Он только беспомощно разевал рот, словно задыхающаяся рыба, хватаясь за голову руками, пытаясь спрятаться от накатившего ужаса. Парень скрутился в позу эмбриона, уткнувшись лицом глубоко в колени, и это неожиданно помогло, невольно снизив гипервентиляцию легких. Понемногу паническая атака отступила.
Сколько Шенн так пролежал, он не знал. Очнулся от того, что снова затряс озноб, на сей раз от холода. Едва парень попытался пошевелиться, нарушая кокон, в который свернулся, как его заколотило уже крупной дрожью. Стуча зубами, Шенн, пошатываясь, добрался до кровати, упал на нее и завернулся в одеяло, пытаясь согреться. Потихоньку озноб прошел, он согрелся и заснул. Проснулся только через десять часов только потому, что понадобилось в туалет. Дойдя до ванной и справив нужду, Кэрр вернулся в постель, забираясь в гнездо из подушек и снова заснул. Приходил ли кто-то за это время, приносили ли еду, он не заметил, да и не хотел замечать. Он хотел только спать. В кои-то веки он просто спал. Крепко и без кошмаров. Кошмары теперь все были там, наяву, а здесь во сне было тихо, спокойно. Тут не было ничего. Только забвение.
Шеннон Кэрр